Жил-был на свете мальчик. Рос он веселым карапузом, до тех пор, пока гуляя с папой на окраине города не увидел он вереницу печальных людей.
— Папа, а чего они такие… кислые, а? — поинтересовался он.
Папа пожевал усы и нехотя ответил:
— Похороны, сынок. Человека хоронят. — С большей радостью он бы объяснил сыну, откуда берутся дети.
— А что это значит?
— А то и значит, сынок, — сказал папа с досадой, — что живет человек, живет-живет, а потом умирает, кладут его в деревянный ящик и несут по улице.
— А что значит — умирает? — заинтересовался сынуля.
— Эх, сынок, зачем тебе знать? — вздохнул отец, которому давно перевалило за сорок. То был поздний ребенок.
— Папа, папа, ну, просто, интересно, — не унимался сынок.
— Понимаешь… — туго пояснил папа, — умер, значит, не живой. Значит, не смотрит, не дышит. И не стоит.
— Пап, скажи, а почему нужно жить если все равно потом умрешь?
— А потому, сынок, — бодро отозвался папа, — что жить интересно.
— А что интересного в этой жизни? — поинтересовался мальчик.
— О-о, — папа сладко зажмурился. — Много чего. Пиво… — после слова «пиво» он сделал паузу, и его лицо озарила интегральная улыбка страхового агента, Джаконды и Чеширского кота. — Пиво, — нежно повторил он, — футбол, рыбалка, женщины…
— А кто это, женщины? — живо заинтересовался сынок.
— Женщины, ах… — сладко вздохнул папа, — это такие прекрасные существа…
— Как наша мама? — угадал сынок.
— Да… вроде того, — согласился папа.
— И как бабушка Даздраперва, мамина мама? — пытал догада-сынок. Этот пассаж папа решил спустить на тормозах. Бабушку действительно звали Даздраперва. Это имя, акроним пролетарского приветствия «ДА ЗДРАвствует ПЕРВое мАя» не раз спасало ее родителей — работников овощной базы — от репрессий. Но, говорят моряки, как назовешь корабль, так он и поплывет. Услышав бабушкино козырное имя, папа снисходительно цыкнул зубами и сказал:
— Бабушки — это старые женщины. К ним надо относиться с терпением.
— А что делать, если бабушка пытается тебя воспитывать? — спросил сынок. «Умен не по годам», — с тревогой и гордостью отметил папа и задумался, стоит ли рассказывать сыну правду. А правда была такова.
С раннего детства бабушка воспитывала всех и вся, включая родителей, милиционеров и учителей. Не минула участь сия и дедушку, ее будущего мужа — они жили по соседству, в одном дворе. Вскоре после свадьбы, дедушка пошел работать на химзавод в ночную смену. Работал он часто, по долгу терялся в цехах, а в один прекрасный день, исчез совсем. Его искали до тех пор, пока во время ремонта, на дне чана с кислотой, не обнаружили дедушкины золотые коронки — подарок тестя. Их бабушка протерла, завернула в тряпочку, хранила, как память и иногда показывала соседям.
Но кончина дедушки не сломила бабушку, ее молодой дух. Свою немалую энергию и опыт, полученный при воспитании дедушки она вложила в единственную дочь, папину жену. Папа очень любил маму, поэтому, на первых порах, ему приходилось нелегко, ой как нелегко. Но он оказался крепче дедушки — в чан с кислотой прыгать не стал, занимался боксом, ходил на лыжах и выпивал крайне редко. А после того, как молодая семья получила квартиру и съехала с бабушкиных апартаментов, бабушка осталась в покоях одна и принялась воспитывать пасущихся во дворе голубей…
Когда люди с венками скрылись из виду, сынок потянул папу за рукав и сказал:
— Пап, скажи, а ты не умрешь?
Папа покраснел и не нашелся чего ответить.
— Пап, скажи, ведь не умрешь? Не умрешь? Да? — капризничал сынок.
— Ну… не знаю, — неуверенно отозвался папа. — Пока вроде жив… а потом… видно будет.
— Папа, не умирай… — Сынок почувствовал, что отец лукавит и заплакал. Потом он нахмурился, утер нос и сказал: — Пап, а давай вместо тебя умру я?
— Ну, что ты, сынок… не надо, — папа тоже захлюпал носом. — Не надо… У тебя тоже будут дети… Всему свое время. Пока у нас все хорошо.
Не удовлетворившись ответом, сынок насупился, а потом, серьезно и строго, спросил:
— Папа, скажи пожалуйста, а сколько живут люди?
— Долго. Нынче долго живут, сынок, — задумчиво ответил папа и погладил сына по голове.
— Значит, у нас еще есть время?
— Конечно, конечно… есть время, — покорно согласился папа и вздохнул.
— Тогда, давай, я буду жить для тебя? — задорно предложил сынуля, и, не дожидаясь ответа, продолжил, — А ты будешь жить для меня? И для мамы? Мы будем жить все вместе и радоваться! Мы будем самыми веселыми людьми!
— Давай, сынок… давай, — на папу нахлынули счастливые слезы. Чтобы скрыть их, он снял очки, намеренно натер глаза и почувствовал при этом невероятное облегчение. И даже бабушка Даздраперва показалась ему в этот миг милой, чудаковатой старушкой. «Вот, ради этого… и стоит…», — подумал он взял сына за руку и они поспешили к обеду.
© 1995–2025 Alexander Daretsky. All rights reserved.