Жил-был на свете Писатель. Строчил он с вечера до позднего утра, от обеда — до получки, сторожем в котельной работал, рукописи одну за другой жег, но слава и деньги к нему не шли. Опечалился он как-то раз сильнее сильного, нюхнул стирального порошка, взял взаймы у соседа гранату и пошел на городской привоз развеять кручину. Но как увидел продающих и покупающих на ступеньках бывшего обкома, сразу передумал — пусть-де живут и мучаются — и пошел, куда глаза глядят. А глядели они то в землю, то в небо.
Привели его бобровы ноженьки к старой цыганке. Полила она его касторовым маслом, усадила на холодный примус, заболтала речами. Пальцем щербатым водила-водила, гадалкой гадала, как давалкой давала, и наплела ему вот что: «Не быть тебе славным пока жив, а как помрешь — прославишься до невозможности». Запомнил это Писатель накрепко, жарко цыганку поблагодарил так, что только кольцо от гранаты до дома и донес. А умирать ему пока не хотелось.
Увидал тут в окно Писатель друга своего, Наркозника, что в ветеринарной лечебнице кормился, а по ночам долг свой врачебный в КВЖД* справлял. Ехал Наркозник на заднем диване в большо-о-ом таком Мерседесе, и от важности даже и похрюкивал. Выскочил тут Писатель из дому и бросился за Мерседесом. Долго бежал: быстр конь басурманский — хотя и автобус! Догнал его только на следующей остановке. Выпили они с Наркозником по душам, а усугубили на привокзальной скамейке. И решили: временно Писателя умертвить, а когда слава и почет Ниагарой польются — оживить! Заместо чудес была нынче медицина. Так и сделали. Тело решили в холодильнике горизонтальном хранить, а Сердцевину мозга — думающую — в особом сосуде с кислородом и водкой – чтоб не испортилась. Дал Наркозник наркоз, а прозектор-гасильщик знакомый – под хвост, вынули Сердцевину из бренного тела, да в утку стеклянную со смесью названной и сложили.
Глядят — а рука-то правая писательская, даром что мозг отняли, в нетерпении бьется. Пробовали ее изолентой унять — ан нет, трясется и все тут. Сообразили тогда Наркозник и Гасильщик, сначала на двоих, а потом и по сути — что-де знак это, а не просто трясучая. Вложили они в бренную кисть вечное перо и подвели под него бумагу. В начале не разобрали, но потом выяснили: то, что на бумагу ложится — точки и тире. Писатель-то юнгой служил на подводном флоте, в прорубь нырял, на раз и не раз, за так и за побывку на берег. День проходит — дрожит. Неделя проходит — дрожит. Как растаяли льды в Тирренском проливе, лежала у бездыханного, но дрыгающего рукой Писателя кипа узорных листов. И, аккурат, как последние точку и тире выдолбил — околел. Отдали кипу листовую на перечет, расшифровали… так то ж три тома нетленных басен оказались!
Напечатали их тиражом — что твои лотерейные билеты, что твой «Гудок»! — и по всему миру рассеяли. Каждая книга денежку в зобу переплетном принесла, и даже Чайник Торопливый от зависти полинял и на плечах Волдемортовских повесился. Наркозник с подельником со своим стали думать — будить ли самого Писателя? Больно уж им понравилось на чужом табачке жировать. Дело лихое нехитрое: зарешили они Писателя придать бозе, а самим на его шишах оттопыриваться. Тельце рукотрясущее вторым этажом к дедку безымянному прикопали, а колбу с Сердцевиной мозга в туалет опорожнили — не дрогнули. А наследнику, как паровоз с неба, объявившемуся сказали — знать не знаем, иди в милицию. Так наследник и сделал, в милицию пошел. С тех пор его и не видели.
Жировали Наркозник и Заплечник так не один год, пока не постучал к ним в дверь страшного вида господин. А именно — без головы. Поняли тут трупохраны, что пришел к ним тот самый Конец, который не дрогнет, не сморщится и туфту терпеть не станет. Упали они перед Концом на колени и стали легкую смерть вымаливать и мочки ушей своих надрывать, раскаиваясь. И не зря. Открылась пола зипуна французского у гостя а-ля каменного и увидели они колбу Писателя с мозгом вместо сердца в груди. Оказалось, есть добрые люди и в канализации — приютили, отогрели, выкормили, снабдили картой местности.
Приказала Сердцевина созвать щелкоперов любых цвету и масти, писак продажных и ангажированных в большой и светлый погреб. Раскинула она полы шелкового зипуна и предстала перед ними во всем своем безобразии и наготе. И признали продажные: все, что в трех томах на свет вышло — ее дитя, как две капли воды.
Пустили Сердцевину ту в дальнее плаванье, на прозрачном воздушном шаре, чтобы разглядела она и светлую сторону жизни и филейную часть Луны. А Наркозник с Начетником остались за ее, Сердцевининой, скарбом приглядывать и разрешалось им брать всего по три печенюшки в день, да и то к обеду.
Тут и сказке конец, а кто слушал и не усомнился — да будет тому соседом удача.
Примечания:
КВЖД — Китайско-Восточная железная дорога; другое значение — Кожно-венерический женский диспансер.
© 1995–2025 Alexander Daretsky. All rights reserved.