Расскажу я вам, милые кенгуряточки, сказку. Давно это было, ох, давно! Никто тех времен не помнит. Я и то забывать стал. А началось все так: Господь сотворил мир, земля же оставалась пустынной и безвидной… Но вскоре разлились воды, твердь покрылась плесенью, а потом — зеленью, где и размножились разнообразные твари, преогромных, заметьте, размеров. Земля была молодой — горячей! — а потому стихийные бедствия и катаклизмы случались чуть ли не каждый день, стройные мои гиппопотамчики.
Грохотали вулканы, на поверхность выплескивалась лава, а с небес падали вулканические бомбы и сбитые ими птеродактили. Материки пузырились, разламывались и уплывали, попыхивая вулканами, невесть куда. Моря сливались в океаны, в них прорезались глубокие впадины, а подводные горы появлялись на поверхности в виде архипелагов и островов. Ну, а больше всех в этом бедламе расплодились огромные ящеры — дайнозиверы.
Сами понимаете, жизнь в те времена была не сахар: целый день приходилось рыскать в поисках пищи и смотреть в оба, чтобы самому этой пищей не стать. Так вот, большую часть дайнозиверов составляли травоядные, а меньшую — плотоядные.
Травоядные пробивались растительной пищей, жили недолго, умирали бесславно. Порой собирались они в стада, намереваясь дать отпор хищникам. Но всякий раз, завидев живоглота, с воплями бросались врассыпную, и страшная участь настигала нерасторопного. После, они опять сходились вместе — помянуть усопшего и посетовать на свою беспомощность.
Плотоядные кушали травоядных, были дурно воспитаны и страдали от изнурения желудка. Дружбы меж собой они особо не водили и собирались вместе, разве что скоротать время — перекинуться в кости какого-нибудь травоядного — или устроить охоту. Когда встречались знакомые, они говорили не «Как поживаете?», а «Как выживаете?» и норовили вцепиться друг другу в глотку.
Нравы были распущены, семьи не существовало: особи спаривались и разбегались в разные стороны. Случалось, после брачных игр один партнер пожирал другого. Вылупившись из яйца, маленькие дайнозиверики сразу вступали в борьбу за существование. Родственные связи были явлением опять-таки призрачным: нередко отожравшиеся мордовороты-сынки загоняли дряхлого папашу в угол, где и поедали его без всяких приправ и угрызений совести. Словом, жизнь в те времена была мимолетна, коротка и обрывалась в лучшие годы, сладкие мои выхухольчики. А вот и сказка.
Однажды хищному дайнозиверу по имени Челюсть захотелось сэндвичей с икрой, и он отправился на Большую океанскую отмель, куда приплывали на нерест морские черепахи. Челюсть относился к роду тиранозавров и очень этим гордился. Он ходил на задних лапах, имел огромный, утыканный шипами хвост и страшную, как циркулярная пила, пасть. Челюсть быстро бегал, умело прятался, подстерегая добычу, а при случае, чтобы одурачить жертву, мог прикинуться этаким травоядным простаком.
Черепахи, откладывающие на берегу яйца, были для него легкой добычей. Набив живот, Челюсть решил вздремнуть и направился в свою огромную, заваленную костями и пометом пещеру, сожрал по дороге еще пару мелких ящеров и, окончательно отяжелев, побрел вдоль берега, бормоча что-то себе под нос.
Дело в том, что, будучи сытым, Челюсть охотно предавался размышлениям, полагая, что от этого в его мозгу прорежется пара-другая извилин. В тот день, после сытного обеда, его мысли текли как никогда абстрактно и широко.
«Вот, к примеру, — представлял Челюсть, выковыривая из зубов чей-то позвоночник, — если все дайнозиверы вдруг станут хищными, придется им жрать друг друга до тех пор, пока на свете не останется один, самый сильный, самый злобный дайнозивер. Но ему, — продолжал он, — придется сдохнуть от голода или, чего доброго, переделаться в травоядного и питаться цветочной пыльцой! Хе–хе… — потешался Челюсть. — С другой стороны, если все дайнозиверы станут травоядными и есть друг друга не будут, — от этой мысли Челюсть даже поперхнулся, — то расплодится их великое множество, пожрут они всю ботву, станут дохнуть от голода и болезней, а в итоге — выдохнут все. Так что я этих зеленых ем не из куража, а по закону природы», — с удовлетворением заключил он.
Тут Челюсть заметил небольшого, рывшегося в земле зверька, подкрался поближе — а он это умел! — и стал наблюдать. Зверек — маленький, тощий, с острой усатой мордой, лакомился жуками. «Мелковат», — с сожалением подумал Челюсть, подобрал хвост и приготовился к прыжку. Вдруг, в его ноздрю залетела гигантская муха и он с грохотом чихнул. Зверек бросился наутек, но Челюсть играючи прижал его кончиком хвоста к земле и приблизил к нему свою жуткую морду.
— Как выживаете? — вежливо спросил он. — Не бойся, я сытый, мне поговорить охота. Кто такой? Почему не знаю?
— Млекопитающие мы, — доложил зверек.
— Ага, значит, млеком питаетесь. Хм-м. А зачем?
— Эволюция, ваше монстрейшество, — учтиво ответил усатый. — Приспосабливаемся к условиям окружающей среды.
— Ха, вот еще! — усмехнулся Челюсть, — плевать я хотел! Пусть эти условия ко мне приспосабливаются!
— Ну, вам виднее, — ответил зверек, — но приспосабливаться все-таки надо. Изменится, к примеру, погода, наступят холода. Что вы тогда, ящеры, делать будете?
— Холода? — удивился дайнозивер. — Это еще что такое?
— А то, — охотно пояснил усатый, — что ваше монстрейшество ощущает, когда утром выходит из пещеры. Прохлада вроде бы приятная, а руки-то ноги не гнутся.
— Да, — согласился ящер, — пожалуй, ты прав. Утром, когда нет Солнуха, кровь моя течет медленно и я не скор. А днем, когда светит Солнух, я быстр и ловок, кровь бегает во мне легко. Могу муху поймать — хоп! — вот муха, тебя могу поймать, хоп! — вот ты! Но когда Солнух уходит, я прячусь в пещеру, потому что кровь моя замедляется и меня могут сожрать мои друзья.
— В том-то и дело, — продолжил зверек. — Вас, ящеров, Солнух греет, а нам, млекопитающим, он не нужен. Внутри каждого из нас горит свой, маленький Солнух.
— Го! — оживился Челюсть. — Интересно посмотреть!
Млекопитающий тут же спохватился и поспешил сменить тему:
— А как вы, того… размножаетесь?
— Вот так и вот так, — показал Челюсть, как размножаются дайнозиверы, подняв при этом тучи песка.
— Зря вы яйца в песок зарываете, — заметил млекопитающий, — ненадежно это. Вот наши самки детенышей в утробе носят.
— А много ли тут вас живет? — хитро спросил Челюсть. В этом разговоре у него был свой интерес.
— Нет, пока не много, — признался зверек. — Существа мы мелкие, но стадные. Едим жуков, прячемся от хищников. Но придет время, и мы завоюем Землю! — пискнул он.
Услышав эти слова, Челюсть разразился диким хохотом.
— Ой, караул! Ой, уморил! — вопил он, суча лапами и катаясь по земле. — Завоеватель, ха-ха-ха! Гегемон, ху-ху-ху! Млекопитающий, хо-хо-хо! Усатый, хи-хи-хи!
Просмеявшись, Челюсть вскочил на ноги и огляделся — зверька и след простыл. Но ящера это ни чуть не огорчило. Он неплохо повеселился, вспомнил о еде и немедля отправился на охоту.
Шли годы. Континент, на котором обитал Челюсть, начал дрейфовать на Север, приближаясь к кромке Вечного Льда. Челюсть и другие ящеры недоумевали — что случилось с погодой? Почему дни короче, а ночи — длиннее? Почему леса вянут, а скалы покрываются плесенью? Прошло много тоскливых дней. Как-то раз, Челюсть вышел из пещеры. Был полдень, но солнце едва взошло над горизонтом. Он засунул передние лапы под мышки и побрел по лесам, но не встретил ни одного ящера. Заглянул на океанскую отмель — она была пуста. Черепахи уплыли на юг, в теплые моря.
Тогда Челюсть почувствовал, что уже не голоден и его потянуло в сон. Он зевнул, прилег на холодный песок и задремал. Подул ледяной ветер, тучи сгустились, и пошел снег, первый в этих краях снег — капельки воды, застывшие где-то там, в атмосфере. Но Челюсть об этом ничего не знал. Он засыпал все глубже и глубже. Ему снился приятный сон: он — маленький дайнозавренок, лежит в яйце. Скорлупу согревает солнце, а вокруг плавают вкусные сочные черепашки. А снег все шел и шел, покрывая континент, удивляя и пугая его обитателей. Стало тихо. Очень тихо.
Из-под засыпанного снегом листа вынырнул наш старый знакомый. Быстро оглянувшись, он потянулся, разгладил усы и побежал вперед. И не он один. Повсюду из-под снега выныривали похожие на него зверьки. Они тоже потягивались, поводили носом и устремлялись за вожаком. Их тени, как черные кинжалы, скользили по снегу, пока не смешались с наступившими сумерками. Иногда вожак останавливал бег, вставал на задние лапки, втягивал морозный воздух ноздрями, и громко пищал: «Время пришло! Наше время пришло!»
© 1995–2025 Alexander Daretsky. All rights reserved.