Солярис - Александр Дарецкий

Перечитал “Солярис” Станислава Лема. До этого читал еще в школе. Тогда интересовали скафандры и лазерные пистолеты. Нынче судил с вызывающей легкую тошноту высоты годов. С одной стороны, нетленная классика, переведенная на десятки языков и положенная на экран. С другой стороны — а не прикол ли все это? Не платье ли голого короля? Много в этой повести такого, за что начинающему литератору надрали бы уши, но Лем, когда закончил эту книгу в 60-м, таковым не был. Не потому ли всем видится там глубина и широта мысли там, где их, извините, нет? В этом-то я и решил разобраться.

Начинается повесть с того, что старина Крис Кельвин прибывает на парящую на воздусях над Солярисом станцию. Герой, понятно, отягощен земными грехами и на станцию прилетел от них, грехов этих, схорониться. Святое дело! Но тут возникают вопросики.

Первый: зачем называть (почти) главного героя именем шкалы абсолютных температур? Не было другого имени? Что ж, полное право автора называть героев так, как ему хочется. Но именно в данном произведении есть довольно странный подбор имен, словно Лем смотрел на книжную полку и выбирал их по надписи на корешках. “Физика для чайников”? — пусть будет Кельвин. “Мастера эротического шпионажа”? Мата Хари? — Пусть будет просто Хари, без мата. “Польско-Английский словарь”? Снаут! — “рыло, морда” по-английски. Значит, Хорек! “Атлас анатомии”? Сарториус! — название узкой мышцы на ноге. Так ему, худому и высокому! “А что там дальше? Бутылка армянского бренди? Ну, тогда пусть будет Гибарян.” Вот и вся фантазия. Кстати, в переводе книги на английский язык 1970 года имя Снаута было заменено на Сноу, а Хари стала Рейей. Переводчики стеснялись ученого по фамилии Рыло? Потом, правда, перевели буква в букву.

Лем не слишком утруждает себя психологической достоверностью персонажей. Прилетев на станцию Крис (человек-градусник) узнает, что Гибарян покончил жизнь самоубийством. Гибарян — армянская фамилия, а армяне — народ стойкий (история, религия) и к суициду не очень расположенный. Неувязка какая-то. А еще этот (предположительно) гибаряновский фантом: “огромная” чернокожая женщина в одной соломенной юбке. С чего бы это Гибаряну о ней крепко думать? Я этот момент обсуждал с разными собеседниками, и все они в один голос кричали: “Не понимаешь ты! Автор тут широкими мазками саспенс рисует!” Может так. А может… просто трафаретная экзотика пана из 60-х? Короче, улетает Крис от одного суицида, а находит другой. Куда ни полети — всюду самоубийства. И тут начинается другая нестыковка.

Девушка Кельвина, Хари, убила себя, используя химикаты, которые Крис приносил с работы домой. Лем четко описывает момент, когда Крис знакомит Хари с этими веществами. И тут возникают несколько вопросов. Зачем Кельвин — психолог по профессии — приносит домой токсичные вещества? Зачем он знакомит с ними Хари, с которой у него жгучая любовь? При этом Лем не утруждает себя описанием истоков их чувств. Он просто ставит читателя перед фактом — любят друг друга до гроба и точка. Получается какой-то гротеск: любил сильно, но с ядами познакомил. А может, он ее специально подкачивал психотропами или наркотой? Экспериментировал над ней? Но тогда какая же это любовь? И какое мне дело до такого человека? Может он от уголовки на Солярисе скрывался? И что из этого в философском плане? Тут мне опять хором говорят: “Ты не понимаешь! Это все только фон! А главное…” Выходит кукольный театр какой-то: профессиональный психолог, знал, что Хари — личность нестабильная, любил ее, но где отрава лежит показал. Интрига. Глубина.

Дальше идет Крис по станции и толком не знает, кто на ней жив, а кто мертв. Такое бывает: в другие галактики летать научились, но связь на уровне 1930-х годов. И вот бредет он, бредет, и натыкается на в дым пьяного Хорька (я этого персонажа мысленно стал называть Выхухоль — в космосе водку удобно хоботком пить). А что? Почему бы в космосе не забухать? Не закурить? Тут мне опять хором: “Ты не понимаешь! Это драматизация такая! Гротеск! Человек на грани срыва! В космосе запил!” Ок. Если министр финансов может быть вором, почему бы астронавту не выпить? Только вся эта станция при таком раскладе больше на зимовку на льдине смахивает. Ну, а океан — он под ногами.

С океаном этим тоже петрушка вышла. Идея шикарная: океан, как живое существо, огромное, не подступишься к нему. Сюжет сам собой просится: дай ты героям право первого открытия — прилетели на неизвестную планету, разобрались в непонятках, вычислили, что это все он — Солярис — чудит. Красота! Ан нет. Вместо этого Лем идет другим путем: по его разумению о Солярисе уже давно известно, и он уже порядком всем поднадоел — на контакт не идет, ни под какую классификацию не попадает. Уже более ста лет существует целая наука о Солярисе — соляристика, со своими НИИ, научными школами, кланами и бюджетными интригами, и целым ворохом ученых-соляристов, которые друг другу глаза выцарапать готовы. Возник у меня вопрос: к чему все это псевдонаучное сутяжничество? Да, таковой была наука до конца 20-го века. Но ведь это уже будущее, и Лем вроде как футуролог? Ага, уже слышу: “Не понимаешь ты — это же автор нарочно сделал, чтобы…” Да, я проблемный читатель — не люблю, когда меня к заранее заготовленным выводам подгоняют. Кстати, идея о “разумной” планете высказывалась еще Мюрреем Лейнстером в рассказе “Одинокая планета” 1920-года.

Диалоги выписаны поверхностно, шаблонно. Герои то и дело хватают друг друга то за руки, то за плечи, потеют, на них падают стены.

— Ты чего?
— Ничего. А чего?
— Ничего.
— Ну и все!

Поведение героев, даже на фоне колоссального стресса, выглядит неубедительно. Одну Хари Крис сплавил в космос, а к другой прикипел душой. Почему? А-а, подумал и передумал, крепко полюбил. А потом пришел Хорек-выхухоль и спалил вторую Хари аннигилятором. И после состоялся у него с Крисом глубокомысленный разговор… ну да, конечно. В этот момент напомнили мне герои “Соляриса” компанию андроидов, которая в повести Дика пауку на кухне лапки отстригают. Хотя вроде и люди.

По станции призрак не то ребенка, не то карлика шастает. Загадка на загадке. А порой автор просто ленится строить какой-то там сюжет и перебрасывает изложение истории Соляриса на банальный “вопрос-ответ”, как в допросе пилота Андре Бертона, или на цитирование неких архивов и книг. С футуристикой автор тоже не парится: там у него и книжные библиотеки, и магнитофоны, и целлулоидные ленты — все как в 60-х, только в далеком космосе. Складывается такое впечатление, что автор пренебрегает правилами жанра, достоверностью и глубиной персонажей и, порой, здравым смыслом, поскольку торопится донести до читателя некую мысль, причем именно в своем, авторском, варианте. Какую?

Я с трудом понимаю, почему пьяный астронавт в другой галактике рассекает по станции в стоптанных сандалиях. “Автор тонко троллит читателя?” Смешивать пародию с трагедией можно, но выходит как-то неубедительно. Произведение действительно вышло многослойным, но слои эти, на мой взгляд, несколько другие, чем толкует мэйнстрим. На поверхности — мрачная НФ повесть. Под ней — притча. Далее — пятикопеечное назидание. А под всем этим — мизантропия. Загвоздка в том, что мизантропия эта ничему не учит, никуда не ведет. Это не глубина — это дно. Или асфальт под открытым окном на девятом этаже.

“Солярис”, на мой взгляд, это книга, которая появилась в нужное время в нужном месте. Она стала крепким, узнаваемым брендом и — для своего времени — была прорывом. Космос чужд человеку? Инопланетная жизнь может быть непонятна человеку? Куда ни беги — от себя не убежишь? В наши дни эти мысли никого не удивляют, но накануне 60-х казалось — космос наш, он близок. И человечество вот-вот сбросит груз старых грехов и устремится ввысь — и духовно и физически. И как самолеты летают на Северный полюс, космолеты будут летать в другие галактики. А там глядишь, встретятся существа из иных миров. Но идея контакта с Солярисом в книге навязчива и агрессивна. Люди жгут Океан рентгеновскими лучами, тычутся в него своими ховеркрафтами. “Эй, там! Махни лапой!” А почему бы не оставить его в покое, как жителей Андаманских островов?

В общем, книга хорошая, но немного устаревшая, как Джеймс Бонд со своей мизогинией и белым превосходством. Фильмы, кстати — редкий случай — лучше книги. По крайней мере, в экранизации Тарковского. Но Лему фильмы не полюбились — исказили мысль. Окей.

Другие произведения Лема мне понравились больше. “Кибериада” и “Дневники” (не все) — шедевры! Жизнь, выдумка и юмор бьют в них ключом! Там без натянутой морали и без многозначительных пустот.

В общем, любите, люди, свою планету, не бросайте пластик в океан. А освоение дальнего космоса оставьте роботам — они лучше с этим справятся. Они не пьют и бриться им не надо. И прошлое их — чистый лист, а будущее — регулярный апгрейд.