Однажды, бродячий уссурийский философ Чуч Хэ присел у подножия скалы, чтобы разделить с самим собой трапезу, разложил на холсте скромный завтрак и огорчился, увидев, что приготовленные яйца испачканы пометом. «Почему куры не моют задницу, перед тем, как несут яйца?» — задумался философ, превратился в гигантского суслика — тарбагана, отправился на ближайший скотный двор, встретил там петуха и учтиво вступил с ним в беседу.
“Найди свою половинку!..”
Предложение на сайте знакомств
Жил-был на свете слепой певец Гомер и смеялся-то он гомерическим смехом, а когда спал или ел, слагал долгие, как полярная чесотка, песни. Однажды взял он в руки кифару-трехрядку, ударил пятками в бубен и запел о том, что-де жило на свете племя Геникандров и были они, по сути, мужчиной и женщиной, напрочь сросшимися в области пупка и о том, как сложно им было ходить по нужде, а уж без нужды и подавно.
Жила-была на свете девушка и любила-то она поэкспериментировать с психотропными таблетками, оставшимися от покойной байбушки, псевдо-маниакального шизо-эпилептоида. От одной комбинации так ее заколбасило — что твое экстази! — а когда она пришла в себя, то была уже лягушкой.
В одном индустриальном королевстве жила-была одинокая Маша. Каждый день вставала она чуть свет, наспех завтракала и, с автобуса на трамвай, с трамвая — на метро, добиралась в Большой Замок на работу. Она приходила раньше всех, раскладывала бумаги, включала компьютер, бралась за телефон… Так пролетал день. Вечером, Маша вставала из-за стола, набивала незаконченными делами сумку и возвращалась домой, в маленькую квартирку на окраине города, где ее ждали верные друзья — пес Лорд и кот Алекс.
Посвящается Эрику Бёрну — психиатру,
Основателю транзактного анализа
Сказки, сказки. Сказки… Был я когда-то малышом, сидел дома, читал книжки и смотрел в окно. В книжках жили веселые поросята и гномы, по небу летали драконы, злые волшебники докучали героям, но в конце сказок все веселились, играли свадьбу, находили сокровища, и добро побеждало зло.
Anteferno
Сахарная страна… разве я не забыл о тебе? Не пил горький напиток забвения, дождевую влагу, что обрушится нынче на город? Кучевые облака на горизонте напомнили мне о тебе. В детстве так хотелось потрогать их рукой, взобраться на летающий остров, плыть в даль, к невиданным странам…
Расскажу я вам сказку про обезьян. Не про тех, что сидят в зоопарке и корчат зевакам рожи. А про тех, что жили давным-давно, и от которых произошли люди, то есть мы с вами.
Расскажу я вам, милые кенгуряточки, сказку. Давно это было, ох, давно! Никто тех времен не помнит. Я и то забывать стал. А началось все так: Господь сотворил мир, земля же оставалась пустынной и безвидной… Но вскоре разлились воды, твердь покрылась плесенью, а потом — зеленью, где и размножились разнообразные твари, преогромных, заметьте, размеров. Земля была молодой — горячей! — а потому стихийные бедствия и катаклизмы случались чуть ли не каждый день, стройные мои гиппопотамчики.
В одном из домов на нашей улице, жил-был Мыш в кладовке. Старый, умудренный опытом, он умел ходить на задних лапах, заложив передние за спину, носил очки, читал газеты и знал счет. Мыш попал в кладовку давно, совсем еще маленьким мышонком. Как-то раз, он выбрался из своей норки и отправился на поиски съестного. В тот день ему не слишком везло. Лишь хорошенько порывшись на кухне, мышонку удалось раздобыть заплесневелый кусочек хлеба. Но едва он решил подкрепиться и присел в уголке, как послышался топот, а за ним — душераздирающий крик: «Мы-ы-ы-шь!» Спасаясь от людского гнева, мышонок бросил добычу и шмыгнул в приоткрытую, невесть куда ведущую, дверь.
Детская страшилка
Жила-была на свете девочка. Отправилась она однажды гулять по двору, нашла у забора коробок, вытряхнула обгорелые спички, положила в кармашек и пошла дальше. Видит — под деревом, черный жук на спине лежит, лапками перебирает. Девочка хотела прутиком его перевернуть, чтоб полз восвояси, но вспомнила про коробок, прищурила глазки, накрыла жука коробкой, надвинула крышку и положила в карман. Сразу ей захотелось об этом жуке кому-нибудь рассказать. Пошла она домой. Жук лапками в коробке скреб да скреб. Увидела девочка на пороге свою бабушку.
Жил-был на свете карлик. Как и положено карликам — маленького роста. Что касается его внешности… Вряд ли на свете видали второго такого урода. Конечно, в сказках карликов принято жалеть, из них, в конце, выходят прекрасные принцы, но об этом скажу так: приберегите слезы. Когда узнаете, что он натворил, не очень-то вам захочется плакать.
Жили-были на свете тапочки-шлепанцы, братья-близнецы — правый и левый — верх из клетчатой ткани, подошва резиновая, а по бокам — блестящие блямбы. Хозяин тапочек, энергичный мужчина сорока лет, всегда был очень-очень занят. Он рано уходил на работу, а тапочки, верные друзья, ждали его у дверей. Возвращался Хозяин под вечер, когда домашние уже собирались спать. Тапочки вели его в душ, по лестнице — в комнату к детям, а потом — на кухню.
А случалось ли вам, други мои, бывать в славном граде Питере? Непременно побывайте, если не случалось. Побродите по его улицам праздно, не спеша. Тогда почувствуете вы любовь и очарование этого города, и то немое страдание, что впитали его стены. И быть может, гуляя в старых кварталах, увидите вы, среди прочих, ветхий дом о трех этажах, что стоит у канала со студеной невской водой. Есть у этого дома своя, невеселая история. Хотите узнать? Идемте со мной. Взгляните, вон там — открыто окно. Но нет в нем, как и в комнате что за ним, жизни. Одиноко оно на серой, побитой годами стене, безжизненно и неподвижно, словно тело отпустившее душу. Что ж, придется подняться. Парадная дверь заперта. Впрочем, вот и ключи. Валяются в куче хлама.
Перечитал “Солярис” Станислава Лема. До этого читал еще в школе. Тогда интересовали скафандры и лазерные пистолеты. Нынче судил с вызывающей легкую тошноту высоты годов. С одной стороны, нетленная классика, переведенная на десятки языков и положенная на экран. С другой стороны — а не прикол ли все это? Не платье ли голого короля? Много в этой повести такого, за что начинающему литератору надрали бы уши, но Лем, когда закончил эту книгу в 60-м, таковым не был. Не потому ли всем видится там глубина и широта мысли там, где их, извините, нет? В этом-то я и решил разобраться.